Ну что ты не пендришь своей головой?
На всех не разделишь продукт валовой.
Тимур Шаов. Подражание Галичу
Многие обратили внимание на то, что ядерным электоратом Трампа являются так называемые "красношеие". Название это пошло от фермеров, которые трудятся под палящими лучами солнца, но сегодня так называют и гораздо более многочисленную категорию индустриальных рабочих. По сути, это те, кто занят в секторе материального производства, в отличие от тех, кто занят в так называемом информационном секторе, производящем знания и технологии – всевозможных креаклов-хипстеров.
Неоднократно говорилось о сходстве американских "красношеих" с российскими "ватниками". Российские креаклы-хипстеры их явно не любят. Из под уничижительных высказываний некоторых самозваных глашатаев "креативного класса" о получающих пособия халявщиках и неудачниках-автомойщиках проступает враждебность к условному "уралвагонзаводу", то есть непосредственному производителю индустриального сектора.
Индустриальная эпоха – это эпоха, когда прогресс во всех областях жизни определялся развитием городской промышленности. Именно оно создавало образовательную и научную инфраструктуру, втягивало все новые миллионы людей в светскую городскую культуру, новый, гораздо более свободный городской образ жизни, массово производило новую раскрепощенную и свободомыслящую личность с рациональным сознанием и постоянно расширяющимся кругозором.
Этому новому городскому миру противостояла "деревенщина". Деревня оставалась технологически более отсталой, а потому более бедной, темной, забитой и политически реакционной. Она сохраняла традиционный, патриархальный уклад жизни и традиционные формы сознания с их недоверием и нетерпимостью ко всему новому и незнакомому. Если экстраполировать понятие "ватник" на раннюю и классическую индустриальную эпоху, то это как раз про деревню. Сельское население, как правило, поддерживало правые, консервативные политические силы. Горожане (в частности – промышленные рабочие) были более склонны поддерживать левых.
Развитие промышленности, основанной на более производительном труде, разрушало деревню, разоряло сельское население, что лишь консервировало его негативное отношение к прогрессу. Однако полностью избавиться от отстающего сектора индустриальная экономика не могла. Сколь бы ни было общество индустриальным, оно не может обходиться без сельскохозяйственной продукции. Выход в конце концов стали искать на пути перехода к дотационному сельскому хозяйству, то есть при помощи частичного перераспределения ресурсов от более производительных секторов к менее производительным.
К концу индустриальной эпохи непосредственный производитель промышленной продукции – класс высококвалифицированных индустриальных рабочих – и в результате объективного экономического развития, и в результате своей длительной и упорной борьбы сумел завоевать себе весьма достойные позиции в обществе. И в смысле условий труда, и в смысле его оценки, и в смысле статуса и престижа. Фактически он стал новым средним классом позднеиндустриального общества. Если сравнить с положением фабрично-заводских рабочих раннеиндустриальной эпохи – это небо и земля.
Социокультурные различия между городом и деревней в развитых странах в значительной степени стерлись. Сельское хозяйство превратилось в такую же высокомеханизированную и высокопроизводительную фабрику, как и городская промышленность. Фактически работники промышленности и значительно сократившиеся в числе сельскохозяйственные работники слились в единый класс производителей материальной продукции. Но как раз это время преодоления старых противоречий стало временем возникновения противоречий новых.
Дело в том, что по мере перехода общества на постиндустриальную стадию стали быстро расти численность, удельный вес и значение социальных групп, занятых в производстве не материальной, а интеллектуальной продукции. Занятые же в материальном производстве классы стали свои с таким трудом завоеванные социальные позиции терять. И дело даже не в том, что сокращается удельный вес занятых в материальном производстве, в связи с чем многие просто теряют рабочие места. Доля производителей материального продукта в распределении совокупного общественного богатства сокращается в опережающем темпе.
Речь идет о том, какую долю дохода условной фабрики получит управляющий автоматизированным станком "красношеий", а какую – креакл-хипстер, который пишет программу для этого станка. Вопрос о том, насколько объективно свободный рынок соизмеряет трудовой вклад каждого участника процесса в общее дело, является предметом бесконечного спора экономических школ, причем спора далеко не чисто научного. И дело опять-таки не только в том, что на распределение доходов влияет фактор сокращения числа рабочих мест в одном секторе и его рост в другом. Дело в том, что при оценке обществом трудового вклада тех или иных участников экономического процесса (хоть через рыночный механизм, хоть через какой-то иной) тот, кто имеет более высокий социальный статус, всегда получает фору.
А это значит, что тот, чей социальный статус понизился, всегда будут считать, что его несправедливо обделили. Когда же он начинает добиваться компенсации потерянного, вырвавшийся вперед воспринимает это как покушение на свое кровно заработанное. Все это называется столкновением экономических интересов.
Хипстер считает, что его креативный труд должен оцениваться значительно выше механического труда "красношеего". Тот, в свою очередь, считает, что с хипстера достаточно удовольствия, которое он получает от своей "игры ума". За скучный же механический труд надо еще отдельно доплачивать. Вроде молока за вредность на советских заводах.
Этот новый "конфликт интересов" является важнейшей причиной поворота производителей материального продукта вправо – к политическому и социокультурному консерватизму. Вот почему те социальные слои, которые в 70-е годы голосовали за французскую компартию, сегодня голосуют за Национальный фронт Ле Пенов. Неудивительно, что американским "красношеим" не нравится глобализация, в результате которой на рынок давит продукция слаборазвитых стран, где цена рабочей силы ниже. Зато производящие хайтек американские "креативщики" оказываются в положении чуть ли не мирового монополиста и гребут незаслуженную с точки зрения "красношеего" сверхприбыль.
Негативное отношение к глобализации переносится на весь комплекс изменений, связанных с модернизационными процессами. И вот уже "люди из народа" начинают мечтать о возвращении в "старые добрые времена", когда не было излишней терпимости к инаким и всех этих прав обнаглевших меньшинств. Когда люди не заморачивались по поводу гуманного обращения с преступниками. Когда не стеснялись думать в первую очередь о собственной выгоде, а не о благе непонятно кого. И если уж ввязывались в войну, то ради именно этой собственной выгоды, а не для того, чтобы облагодетельствовать демократией недоразвитых дикарей.
Сегодня существенная часть населения наиболее развитых стран фактически оказалась на стороне сил, стремящихся к реваншу традиционализма, возрождению архаики в социальных отношениях. Сил, атакующих наиболее важные и ценные достижения Западной цивилизации в области выработки ограничений на насилие и жестокость, распространения этих ограничений на максимально широкий круг человеческих существ. Атакующих сам принцип "права человека для всех". И происходит это не потому, что выступившие на стороне реакции слои являются природными мракобесами, а потому, что сегодня у этого есть конкретные экономические причины. А молодые прогрессивные классы часто страдают детской болезнью излишней заносчивости и совершенно не склонны проявлять социальную солидарность с теми, кого они считают ниже себя по статусу. Я уж не говорю о том, как погрязший в оппортунизме, лицемерии и фальши правящий истеблишмент в своих чисто корыстных интересах профанирует принципы позитивной дискриминации, толерантности и политкорректности, часто доводя их до противоречащего любому здравому смыслу абсурда. Об этом надо говорить отдельно.
Это первый серьезный кризис постиндустриального общества, кризис его становления. Индустриальное общество смогло преодолеть свои кризисы роста и не погибнуть на своей ранней стадии в первую очередь потому, что его основные классы сумели овладеть искусством достижения социального компромисса, научились обуздывать свой классовый эгоизм и классовую спесь, оказались способны к социальной солидарности. В результате удалось смягчить даже такое неустранимое противоречие, как противоречие между теми, кто производит прибавочный продукт, и теми, кто его распределяет. Если бы этого не удалось, вся Западная цивилизация могла провалиться в самый мрачный тоталитаризм вроде сталинско-гитлеровского.
Это противоречие, хотя и в подмороженном виде, продолжает существовать в обществе постиндустриальном. Более того, нет никакой гарантии, что оно вновь не обострится. Особенно, если класс, занятый в интеллектуальном производстве, в своем противостоянии классу, занятому в материальном производстве, будет откровенно солидаризироваться с теми, кто занят исключительно распределением прибавочного продукта.
Остановить контрнаступление архаики на цивилизацию удастся лишь в том случае, если "креативный класс" научится находить общий язык с "ватниками" Уралвагонзавода. На почве противостояния тем, кто занят исключительно распределением прибавочного продукта. Если "креативный класс" сможет сочетать бескомпромиссное противостояние социокультурной реакционности "ватника" с признанием правомерности его экономических претензий. Это, кстати, и будет реализацией принципа "права человека для всех".
Бывают ситуации, когда диалог с "ватниками" становится невозможен. Это когда "ватники" впадают в великодержавно-шовинистический транс и устраивают агрессивную войну. На войне действуют законы войны, диалог исключающие. Единственное лекарство от агрессивной войны – поражение в войне. Во всех остальных случаях диалог возможен и нужен.
И не стоит забывать, что сколь бы велико ни было в современной экономике значение создателей новых технологий, чтобы они питались, одевались и пользовались своими компьютерами, нужны те, кто эти технологии будет применять. Руками. Кризис роста постиндустриального общества может быть преодолен только интеграцией в него классов, игравших основную роль в производстве на предыдущем технологическом этапе. Так же, как был преодолен кризис роста индустриального общества. Российский "креативный класс", похоже, пока до этого понимания не дорос. Посмотрим, получится ли это у американского "креативного класса".
