Уже в начале войны во время уличных опросов, проводимых непрокремлевскими журналистами, значительное большинство случайных прохожих высказывалось в поддержку действий Кремля. На предложение посмотреть фотографии разрушений украинских городов и жертв ракетных ударов они, как правило, отвечали, что им не нужна вражеская пропаганда — они смотрят правильные российские телеканалы. Если и смотрели фотографии, то говорили, что это все фейки и монтаж.
Одна женщина средних лет не только не отказалась посмотреть фотографии, но даже не стала отрицать их подлинность. Она сказала: "Жалко, конечно, что гибнут дети. Но что же делать? Ведь главное — чтобы не было войны".
Этот ответ вызывает оторопь, поражает своей абсурдностью. Но он говорит многое о состоянии сознания значительной части российских граждан. Как неоднократно отмечалось, их совершенно не смущают вопиющие противоречия, содержащиеся в официальной пропаганде, которая постоянно "путается в показаниях". Но дело не в отсутствии логических способностей.
У российского обывателя не так уж много причин верить на слово официальной пропаганде. У него достаточно богатый жизненный опыт, чтобы знать цену лжи и манипуляциям властей и зависимых от них СМИ. Но в случае с войной у него есть причина закрыть на это глаза и отключить свои логические способности. Сделать вид, что поверил, или внушить себе, что верит в самые нелепые мифы. Потому что так ему удобнее.
Антивоенно настроенные социологи пытаются по косвенным данным понять, какой процент россиян действительно ликует по поводу "триумфа воли" путинского рейха, а какой просто боится посмотреть правде в глаза из чистого конформизма. Ведь все же очень некомфортно жить с сознанием, что твоя страна превратилась в нацистский рейх, а ты этому никак не сопротивляешься. Так называемая "партизанская социология" с оптимизмом утверждает, что конформистов все-таки больше, чем оголтелых империалистов.
Но много ли здесь причин для оптимизма? В любом случае большинство принимающих официальную пропаганду принимает ее потому, что она соответствует той картине мира, которая сложилась в их головах достаточно давно.
Эта картина мира по-своему логична и непротиворечива. В ее основе лежит глубокая убежденность в том, что мир устроен социал-дарвинистски. В нем идет постоянная борьба всех против всех. И в этой борьбе ты будешь либо наверху "пищевой цепочки", либо внизу. Либо ты будешь господствовать и диктовать другим свою волю, либо будут господствовать над тобой и диктовать свою волю тебе.
В этой борьбе нет правовых и моральных ограничений на средства, которыми она ведется. Нет границы между законными и незаконными, мирными и немирными средствами борьбы. Справедливость, законность, право (включая международное) — обман и манипуляция. Все решает сила. "Правда в силе во веки веков. Не щелкай клювом — щелкай затвором", как пела группа "Рабфак".
Эта картина мира не является чем-то имманентно присущим "русскому менталитету", некоей "русской матрицей". Она сформировалась в результате глубокого разочарования в ценностях свободы, равенства, права, демократии, на которые существовал мощный общественный запрос в горбачевскую перестройку. "Бандитские 90-е" убедили обывателя в том, что все это "разводка для лохов". Вместе с этим пришло и разочарование в Западе. Непомерно завышенные ожидания, что именно Запад построит нам свободное, справедливое и благополучное общество, сменились обидой на Запад, который якобы "соблазнил нас своими фальшивыми ценностями, обокрал и бросил".
Так в Россию вернулась враждебность к Западу и идея вечного противостояния с ним. И в этом масса обывателей оказалась едина с реально обокравшим ее новым правящим классом. У этих была своя обида на Запад. За то, что их вместе с их "бандитским капитализмом" и такой же бандитской "имитационной демократией" не приняли за равных на сходке "мировых решал".
С самого начала путинского правления начинает строиться гигантская машина госпропаганды, расчесывающая "версальский синдром" и разжигающая жажду имперского реванша, которыми сразу после распада СССР россияне вообще-то не страдали. Она (машина) культивирует идеи превосходства "государственнической" русской цивилизации над бездуховным индивидуалистическим Западом. Причем России предназначена всемирно-историческая миссия низвергнуть господство Запада над миром, освободить мир от его гнета.
Под гнетом понимались выработанные Западом принципы международно-правового порядка, ограничивающие право государства на насилие, как у себя дома, так и на международной арене. Таким образом, речь шла об установлении нового мирового порядка на основе правил, свободных от этих ограничений. Правил, которые будет диктовать Россия. То есть фактически речь шла о российском мировом господстве.
После 90-х эти идеи "хорошо заходили" российскому обывателю. И пока он считал, что власть справляется с функцией глобального противостояния Западу, он готов был прощать ей любое воровство, любой произвол, любую ложь, лишь понимающе подмигивая, когда ложь была слишком очевидна. Это еще называют "идейным цинизмом".
Обыватель может верить или делать вид, что верит в то, что это "не мы напали, а на нас напали". Или собирались напасть, но "мы" их опередили всего на несколько дней. Он может не понимать значения слов "денацификация" и "демилитаризация" (что речь идет о насильственном изменении устройства, руководства и политики другого государства, он прекрасно понимает). Но, в конце концов, он все равно скажет, что надо просто "забрать эту землю себе", а Украину "стереть с лица Земли", потому что "а зачем она нужна".
Обыватель, опять-таки, может не задумываться, к каким последствиям для международных систем ведет нарушение запрета на территориальные захваты. Он не мыслит такими категориями. Но что гораздо хуже, он не задумывается о том, что нельзя вломиться в дом к соседу, убить его родных и отобрать его имущество.
Ему разрешили отключать не только логическое мышление, но и совесть. И он инфантильно этому радуется. Как радовался немецкий обыватель при Гитлере, что "не надо думать — с нами тот, кто все за нас решит". Что "нас" освободили от "химеры совести". И мы ни за что не отвечаем. Нам все можно.
Это и есть нацизм. Это свобода лгать, подличать, подавлять, унижать, принуждать. Это освобождение древней племенной архаики с ее культом силы, доминирования, готтентотской моралью. Война — это только когда нас бомбят. Когда мы бомбим — это не война. Это наказание за непослушание младших братьев. Для милой женщины, пожалевшей гибнущих от ракет украинских детей, война — это не когда ракеты убивают детей. Это когда "нас не слушаются".
Самодовольная уверенность в своем праве принуждать других к послушанию, диктовать им образ жизни и даже самосознание — это и есть расчеловечивание. Доведение человека до состояния отупелого бесчувствия, невосприимчивости к чужой боли. Не только к боли "чужих", но и "своих" тоже. Почти полное равнодушие российского общества к огромным потерям собственной армии оказалось сюрпризом для многих.
Когда американский историк Снайдер опубликовал статью "Пора назвать Россию фашистской", большинство политологов с ним не согласилось. В качестве главного аргумента чаще всего указывали на то, что в классических фашистских режимах высокий уровень расчеловечивания достигался с помощью экзальтированной массовой политической мобилизации, для чего имелись соответствующие организационные инструменты. При Путине же машина массовой политической мобилизации до недавнего времени отсутствовала, а режим, напротив, стремился к максимальной деполитизации населения. Однако на голом конформизме деполитизированного обывателя путинскому режиму удалось достичь практически той же степени расчеловечивания.
Разумеется, путинский режим во многом отличается от своего прототипа. Он вынужден действовать в мире, в котором подавляющее большинство людей все еще воспринимают нацизм как однозначное и абсолютно неприемлемое зло. Поэтому постмодернистский нацизм Путина — это "стыдливый нацизм". Он не только "не признается" в своем родстве, но и маскирует свою нацистскую суть антифашистской риторикой. Эта риторика продолжает играть чрезвычайно важную роль в ставшем настоящей гражданской религией путинизма культе "Великой Победы". Даже несмотря на подмену его антифашистского и антивоенного лейтмотива "Это не должно повториться" реваншистским, "победобесным" слоганом "Можем повторить!". Российскому обывателю это дает дополнительную уверенность в праве его государства диктовать свою волю другим и вообще делать все, что оно хочет.
И это серьезная уязвимость пропагандистско-идеологической конструкции путинизма. Обнаружить, что весь остальной мир считает нацистами именно их, для большинства российских граждан было бы и неожиданно, и неприятно. Разумеется, возможности воздействия на массовое сознание с отключенной логикой и отключенной совестью останутся весьма ограниченными. Во всяком случае — до очевидного общего поражения интервентов на поле боя. Но любое, даже частичное, "смятение умов" будет ослаблять путинский рейх.
Кроме того, представляется особенно важным, чтобы происходящая война была осмыслена как война Свободного мира против нацизма общественным мнением и элитами Запада. Это апелляция к корням, истокам, "скрепам" западного глобального ("атлантического") международного проекта, родившегося из Антигитлеровской коалиции как проект, отрицающий нацизм. Это поможет внутренней мобилизации западного сообщества, укреплению его готовности идти на жертвы, пониманию невозможности и недопустимости компромисса с агрессором. Создается впечатление, что западные политики довольно близко подошли к такому пониманию, но все еще избегают открыто называть путинский режим нацистским, а самого Путина — новым Гитлером. И причина здесь — не сомнения политологической науки, а все еще сохраняющаяся надежда как-то договориться с путинской диктатурой.
Тем более важно осознать, что Путин не просто воспроизводит некоторые нарративы Гитлера и подражает некоторым его приемам. Это чисто внешнее сходство, на которое уже обратили внимание многие. Но режим Путина выражает самую глубинную суть, сам дух нацизма: отрицание силы права и утверждение права силы. Вседозволенности силы. И он несет такую же угрозу человеческой цивилизации, какую нес режим Гитлера.
